Скачать
В течение нескольких часов пароход, ни на минуту не замедляя ход, плывет на юго-запад. Южная ночь, наступившая как-то внезапно, поглотила яркие краски заката и окрасила все вокруг в темно-синий цвет. Небо блестело плотными лиловыми облаками, не оставляющими ни малейшего просвета. Сколько ни всматривайся, не заметишь ни одной звездочки. Месяца тоже не видно. Ничто не нарушает тишину, лишь плещутся о борт, накатываясь одна на другую, неугомонные волны.
Около полуночи над бескрайней равниной моря вышел оранжевый печальный полумесяц, рассеявший непроглядную мглу. Тут же на воду легла неширокая, но искрящаяся и переливающаяся шафранная дорожка. Неожиданно налетевший ветер порыл ее мелкой рябью и погнал прочь. Несмотря на месячный свет, немного скрасивший темноту, все вокруг по-прежнему пустынно и уныло. (113 слов)
Основные орфограммы: правописание причастий, наречий, производных предлогов.
Как-то чересчур быстро наступила осень
Как-то чересчур быстро наступила осень. До чего изменился лес, еще совсем недавно наполненный звуками и красками лета! Ни цветы не пестреют, ни трава не зеленеет. Шуршит золотистой листвой березка, клен тоже вот-вот станет багряным. Лишь ели зеленеют по-прежнему да радуют глаз своими пышными кронами.
Не только деревья, но и птицы чувствуют поступь осени. Поднимаются ввысь птичьи стаи, и далеко окрест разносятся их прощальные крики. То ли дикие гуси гогочут, перекликаясь в пути, то ли курлычут о чем-то своем журавли. И не разберешь: не то это прощальный плач, не то призывный клич.
А как все-таки хорошо вокруг! Солнце не то чтобы теплое, но яркое, а дни хотя и ветреные, но все еще теплые. Осень набирает силу, вступая в свои права, то приостанавливается, замедляя ход.
Прохладен осенний воздух, зато до чего свеж! И, вдыхая его, уже не столько грустишь о лете, сколько радуешься осени. (145 слов)
Тэдди
Большого бурого медведя звали Тэдди. У других зверей тоже были имена, но Тэдди никак не мог запомнить их и постоянно путал, и только свою кличку знал твердо, всегда откликался и шел, если его звали, делал то, что ему говорили. Жизнь его была однообразной. Работал он в цирке, работал так давно, что и счет потерял дням. Его по привычке держали в клетке, хоть он уже смирился и в клетке не было необходимости. Он стал равнодушен ко всему и хотел только, чтобы его оставили в покое. Но он был старым и опытным, и в покое его не оставляли.
Вечером его выпустили на ярко освещенный манеж, посередине которого расхаживал высокий человек с напудренным лицом. И одежда, и бледное равнодушное лицо человека производили на Тэдди сильное впечатление. Но больше всего медведь боялся глаз.
Когда-то давно Тэдди поднимал страшный звериный бунт. Он тоскливо ревел, рвал прутья клетки, и никакими самыми жестокими мерами нельзя было его успокоить. Но приходил человек с бледным лицом, смотрел на Тэдди, и медведь покорно шел на репетицию.
Теперь Тэдди уже не бунтовал и послушно проделывал неловкие и даже неприятные штуки. И тогда человек с бледным лицом уже не трогал его взглядом, и в голосе его была ласка.
В кожаном наморднике выходил Тэдди на манеж, кланялся зрителям, которые встречали его радостным шумом. Ему подавали велосипед, он задирал через седло лапу, отталкивался и, сильно нажимая на педали, ездил кругами по манежу. Громко играла музыка, и зрители хлопали в ладоши.
Он умел делать еще несколько забавных штук: быстро перебирая лапами, катался на круглых чурбанах, балансировал на тонкой металлической планке, дрался в надетых на передние лапы перчатках с другим медведем. Тэдди был лишен чувства юмора. Вернее, юмор его был другим, звериным, и медведь не понимал, почему веселятся люди, когда он с отвращением проделывал эти неудобные и неприятные штуки.
По ночам Тэдди часто не спал. В коридоре тускло горела лампочка, громко храпел сторож-старик, звери рычали и повизгивали во сне, а Тэдди, поворчав немного, начинал заниматься своим туалетом. Он долго вылизывал лапы и живот, бока и спину, а когда уставал, предавался печальным размышлениям.
Вспоминал он детство свое и мать — красивую медведицу. Но детства Тэдди почти не помнил, помнил только небольшой ручей с желтыми песчаными берегами; песок был мелкий и горячий. Помнил еще кисло-сладкий запах муравьев, которых ему с тех пор не доводилось попробовать. Вспоминал он также вкусные обеды, которыми его иногда кормили в цирке. Один раз заболел небольшой ишачок и к утру затих. Пришли хмурые люди и вынесли его куда-то. А вечером Тэдди дали не обычный суп-овсянку, а целый таз вареного пахучего мяса, и у него был праздник.
Думал он и еще о многом: какие-то образы посещали его, злость и горечь наполняли грудь, хотелось реветь, куда-то пойти и делать что-то свое, звериное, и громко вздыхал он всю ночь, а на другой день был особенно вялым и хмурым и неохотно выходил на репетицию.
